Неточные совпадения
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в
ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.
Упрямец! ускакал!
Нет ну́жды, я тебя нечаянно сыскал,
И просим-ка со мной, сейчас, без отговорок:
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь человек нас
сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю
ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
— Трудно поумнеть, — вздохнула Дуняша. — Раньше, хористкой, я была умнее, честное слово! Это я от мужа поглупела. Невозможный! Ему скажешь три слова, а он тебе — триста
сорок! Один раз,
ночью, до того заговорил, что я его по-матерному обругала…
Где-то очень далеко, волком, заливисто выл пес, с голода или со страха. Такая
ночь едва ли возможна в культурных государствах Европы, —
ночь, когда человек, находясь в
сорока верстах от города, чувствует себя в центре пустыни.
— Неужели! Этот сахарный маркиз! Кажется, я ему оставил кое-какие сувениры:
ночью будил не раз, окна отворял у него в спальне. Он все, видите, нездоров, а как приехал сюда, лет
сорок назад, никто не помнит, чтоб он был болен. Деньги, что занял у него, не отдам никогда. Что же ему еще? А хвалит!
10-е число мы все лавировали день и
ночь против S ветра и подались вперед не более
сорока миль; зато 11-го, в 8 часов утра, подул чересчур свежий NO.
Украдучись, ушла она
ночью из Уголка, почти без отдыха отмахала
сорок верст и на другой день к обеду была уж в Малиновце.
Достаточно того сказать, что монастырь давал приют и кое-какую пищу
сорока тысячам человек ежедневно, а те, которым не хватало места, лежали по
ночам вповалку, как дрова, на обширных дворах и улицах лавры.
Ночью в такую пору ехать решительно невозможно; поэтому и бывает, что отъедешь в сутки верст с
сорок, да и славословишь остальное время имя господне на станции.
Всевечный вопрос. Настанет минута, когда бессонною
ночью Александров начнет считать до пятидесяти четырех и, не досчитав, лениво остановится на
сорока. «Зачем думать о пустяках?»
Он действительно часто кричал по
ночам и кричал, бывало, во все горло, так что его тотчас будили толчками арестанты: «Ну, что, черт, кричишь!» Был он парень здоровый, невысокого росту, вертлявый и веселый, лет
сорока пяти, жил со всеми ладно, и хоть очень любил воровать и очень часто бывал у нас бит за это, но ведь кто ж у нас не проворовывался и кто ж у нас не был бит за это?
Ночью отряд его тронулся с места. Поутру, в
сорока пяти верстах от Казани, услышал пушечную пальбу. К полудню густой багровый дым возвестил ему о жребии города.
Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во сте
сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым мальчиком, и во всю
ночь Суворов сам их караулил. В Коспорье, против Самары,
ночью, в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября.
— Да, черт побери!.. — отвечал кто-то сиповатым басом. — Не дадут соснуть порядком. Я думал, что недельки на две отделался, — не тут-то было! Боярин посылает меня в
ночь на нижегородскую дорогу, верст за
сорок.
Я был светлою личностью… Нельзя сострить ядовитей! Теперь мне
сорок семь лет. До прошлого года я так же, как вы, нарочно старался отуманивать свои глаза вашею этою схоластикой, чтобы не видеть настоящей жизни, — и думал, что делаю хорошо. А теперь, если бы вы знали! Я
ночи не сплю с досады, от злости, что так глупо проворонил время, когда мог бы иметь все, в чем отказывает мне теперь моя старость!
— Этот человек — его звали Андреа Грассо — пришел к нам в деревню
ночью, как вор; он был одет нищим, шляпа одного цвета с сапогами и такая я же рваная. Он был жаден, бесстыден и жесток. Через семь лет старики наши первые снимали перед ним шляпы, а он им едва кивал головою. И все, на
сорок миль вокруг, были в долгах у него.
Островский, на мое счастье, был в периоде своего загула, когда ему требовались слушатели, которым он читал стихи, монологи, рассказывал о своих успехах. Днем такие слушатели находились. Он угощал их в отдельных комнатках трактиров, но, когда наступала
ночь, нанимал извозчика по часам, лошадь ставилась на театральном дворе под навесом, а владелец ее зарабатывал по
сорок копеек в час, сидя до рассвета в комнатке Василия Трофимовича за водкой и закуской, причем сам хозяин закусывал только изюмом или клюквой.
Подкрепленная усердной молитвой, Ульяна Петровна в три часа
ночи снова укладывала Нестора в его постельку и сама спускалась в кухню, и с этой ранней поры там начиналось стряпанье ежедневно на
сорок человек нуждающихся в пище.
Она в ту
ночь от перепуга обронила дитя незрелое, но я сие дитя со всяким старанием сберегла и сохраняла его с лишком
сорок дней в рукаве моей заячьей шубки, и оно там вызрело и, полагать надо, по воле всевышнего намерено жить.
Приходилось тяжело работать, за тридцать-сорок верст от берега, среди
ночи, иногда в ненастную погоду, когда вода заливала баркас и тотчас же обледеневала на одежде, на веслах, а погода держала по двое, по трое суток в море, пока не выбрасывала куда-нибудь верст за двести, в Анапу или в Трапезонд.
Например, чтобы получить под
сорок лет кафедру, быть обыкновенным профессором, излагать вялым, скучным, тяжелым языком обыкновенные и притом чужие мысли, — одним словом, для того, чтобы достигнуть положения посредственного ученого, ему, Коврину, нужно было учиться пятнадцать лет, работать дни и
ночи, перенести тяжелую психическую болезнь, пережить неудачный брак и проделать много всяких глупостей и несправедливостей, о которых приятно было бы не помнить.
Сергий снял сапоги, лег и тотчас же заснул после бессонной
ночи и
сорока верст ходу.
То несут ее с криками радости, ей толкуют, говорят, что все прошло, что она свободна, — а она устала, у ней нет сил обрадоваться, она как будто спрашивает: «Да что же было, ведь ничего и не было?» Словом, тысячи вариаций на тему «Сороки-воровки» бродили у меня в голове всю
ночь.
— Стой! — сказал Тихон Павлович, вышел из телеги и посмотрел кругом. Шагах в
сорока от него тёмной, угловатой кучей рисовался во мраке
ночи хутор; справа, рядом с ним — запруда. Тёмная вода в ней была неподвижна и страшила этой неподвижностью. Всё кругом было так тихо и жутко. Густо одетые тенью ивы на плотине стояли прямо, строго и сурово. Где-то падали капли… Вдруг на запруду налетел ветер из рощи; вода испуганно всколыхнулась, и раздался тихий, жалобный плеск… И деревья, стряхивая сон, тоже зашумели.
Повстречалась мне за Непрой-рекой
Сила ратная в
сорок тысячей:
Шли во Киев-град злы татаровья,
С утра до
ночи мосты ладили,
А Непра-река вырывала в
ночь,
Да из сил она выбивалася.
Всех студентов, арестованных в эту
ночь, было
сорок два человека.
На другой день, когда Ашанин снова поздно
ночью засиделся на палубе, слагая какой-то чувствительный сонет в честь миссис Эни, оба патера подошли к нему и после приветствий один из них, постарше, человек лет под
сорок, заговорил на тему о религии.
— У Наташи температура поднялась до
сорока… Наташа бредила всю
ночь наказанием… Наташа в забытьи зовет Дуню… — то и дело переходило шепотом из уст в уста.
Фельдшер с санитарами суетился вокруг койки; на койке лежал плотный мужик лет
сорока, с русой бородой и наивным детским лицом. Это был ломовой извозчик, по имени Игнат Ракитский. «Схватило» его на базаре всего три часа назад, но производил он очень плохое впечатление, и пульс уже трудно было нащупать. Работы предстояло много. Не менее меня утомленного фельдшера я послал спать и сказал, что разбужу его на смену в два часа
ночи, а сам остался при больном.
— Да, мы можем сказать, что испытали здесь всего, — продолжал он, — в
сорок пятом году… ведь вы изволили быть там, капитан? Помните
ночь с двенадцатого на тринадцатое, когда по коленки в грязи ночевали, а на другой день пошли на завалы? Я тогда был при главнокомандующем, и мы пятнадцать завалов взяли в один день. Помните, капитан?
Не знаю, как теперь, но тогда, то есть
сорок один год назад, встречать по дороге крестьян (и старых, и молодых, и мужчин, и женщин) было очень приятно. Всегда они первые вам кланялись и не просто кивали головой, а с приветствием, глядя по времени дня. Случалось нам возвращаться домой, когда совсем
ночь. Вам попадается группа крестьян, и только что они вас завидят в темноте, они, не зная, кто вы именно, крикнут вам...
Тогда,
сорок лет назад, даже в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый день, до поздних часов
ночи, проделав весь цикл венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед стоил тогда всего один гульден, а кресло в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
В одну
ночь проскакали мы
сорок две версты и прискакали к городу Ландсбергу.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную
ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско-цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены.
Гость большой с князем играли. Только вот я себе с машинкой круг бильярда похаживаю, считаю: девять и
сорок восемь, двенадцать и
сорок восемь. Известно, наша дело маркёрское: у тебя еще во рту куска не было, и не спал-то ты две
ночи, а все знай покрикивай да шары вынимай. Считаю себе, смотрю: новый барин какой-то в дверь вошел, посмотрел, да и сел на диванчик. Хорошо.